Командировка [litres] - Борис Михайлович Яроцкий

— И никем?

— А это уж зависит от наличия жизненных сил.

Славко Тарасович поднял белесую бровь, глазки, заплывшие жиром, еле-еле видны.

— И у меня, Ваня, представь себе, и на мэрство сил хватает и на баб.

— Хвастаешь?

— Ничуть… В нашем возрасте энергия должна быть экономной. Как когда-то была у нас экономной экономика. — И Славко Тарасович опять сел на своего философского конька: — Чем меньше человек усердствует на благо общества, тем больше у него сексуальной энергии. Почему жены высоких государственных мужей, тех же министров, имеют любовников? По этим любовникам можно судить — министр усердствует или просто отбывает номер. Что касается моей супруги, ей не до любовников. Моя из психушки не вылезает. Лечится только заграничным. А туда под видом гуманитарной помощи чего только не шлют! Это и продукты и лекарства. А недавно, смешно сказать, вместо валидола прислали целый вагон противозачаточных шариков. Так наши микробизнесмены из коммерческих ларьков по дешевке закупили всю эту противозачаточность и пустили ее в продажу под видом новогодних подарков Санта Клауса. Что из этого получилось, загляни в детскую больницу. Так что мы, мэры больших городов, будем перед президентом ставить вопрос: а на хрена попу гармонь? Не пора ли в своем отечестве производить то, что нужно? Был же свой, доморощенный, валидол. Так еще при Горбачеве фабрику закрыли, потому что Болгарии своего некуда было девать. Но мы опять эту фабрику откроем.

— Тогда вам не будет инвестиций.

— Ваня! Мы у себя воруем больше, чем берем из-за бугра кредитов.

— А можно не воровать?

— Эх, Ваня… Ты, конечно, в корень смотришь… Как там у Маркса? Если общество хотя бы один день не будет производить, оно погибнет. Так и у нас: если мы хотя бы один день не будем воровать, наше правительство вместе с президентом уйдет в отставку. Да и я уйду. А ты, Ваня, по всей вероятности, останешься без работы: кому тогда будут нужны твои сертификаты качества? Настоящий хозяин, он блюдет свою марку: он не заинтересован себя паскудить. А паскуде что — воруй и быстрей продавай. Вот и нужен сертификат качества: это чтоб отличить грешного от негрешного. А если не воровать — рухнет демократия… Откуда у правителей миллиарды?

— Оттуда…

— То-то же…

Вошла длинноногая секретарша, поставила перед мужчинами фарфоровый кофейник и на блюдечках две чашечки.

— Витя будет через полчаса.

— Дякую.

Секретарша удалилась. Славко Тарасович наполнил чашки горячей жидкостью.

— Ну, будь здоров.

— Будем.

За кофе разговор коснулся Анастасии Карповны.

— Она тобой довольна?

Иван Григорьевич намек понял. Можно было ответить, как спрашивал, — с вызовом. Но Славко — мэр. Тысячу раз пригодится. Сдержал себя.

— Ты что — ревнуешь?

— Боже упаси! — И запел, подменяя слова: «Что было, то было. Быльем поросло»… — Я к чему, Ваня, была наша Настенька, инкогнито, разумеется, у гинеколога. И гинеколог установил: пенсионерка Богович — беременна.

Сказал, как над ухом выстрелил.

— Шутишь?

Славко Тарасович сощурил осоловевшие глазки, стал похож на старого монгола, который всю свою жизнь откармливал себя, ни в чем не отказывая. И опять запел тенорком — он любил советские песни, потому что на них вырос:

— «И разведка доложила точно…» Моя разведка, Ваня.

— А это хорошо или плохо, что Настя беременна? — Иван Григорьевич старался не показать, что новость его оглушила.

— Смотря как посмотреть, — рассудительно говорил Славко Тарасович. — Плохо, что поздно спохватилась. Сколько случаев, когда племянники няньчат своих малолетних дядей. А хорошо, что Настя в наше говенное время остается верна своим принципам: любит жизнь. Даже если жизнь тебе — мачеха. — И опять запел: «Я люблю тебя, жизнь».

Ровно через полчаса распахнулась дверь, и Витя Кувалда, слегка сутулясь, словно стесняясь своего огромного роста, переступил порог кабинета.

— Прошу разрешения.

Его крупное, обезображенное шрамом лицо, светилось безмятежной младенческой улыбкой. «Скорценни, вылитый Скорценни», — невольно подумал Иван Григорьевич, сравнивая рэкетира с легендарным авантюристом.

— Входи, входи. Разговор будет. — Белесыми бровями Славко Тарасович изобразил недовольство.

— Я что-то не того? — Витя Кувалда посмотрел сначала на Славка Тарасовича, потом на Ивана Григорьевича. Прикинулся простаком.

Иван Григорьевич, чтоб не тянуть время и не словоблудить по околичностям, сказал:

— У меня, Юрий Алексеевич, пропал экспедитор Женя Забудский.

— Слышал о таком. Лауреат Ленинской премии.

— Сын лауреата.

— Давно пропал?

«И этот спросил: когда?» — отметил про себя Иван Григорьевич. Видимо, срок давности для них — немаловажная деталь.

— Пропал три дня назад.

— Может, он у своей знакомой? Если мужик что надо, женщина его отпускает не сразу.

— Относительно знакомой проверили.

— А может, у него она не одна? Вот у меня их несколько. И если я стану ставить в известность жену… Жене я так говорю: еду в командировку. И жена знает, могу вернуться, а могу и нет. Потому что беру с собой пушку.

— Ты ближе к делу, — жестко прервал его Славко Тарасович. — У них ЧП: кто-то разбил микроскоп, ну, тот, который твои хлопчики доставили из Германии… И вот потеряли экспедитора. Случайно?.. Вряд ли… Если фирме устраивают подлянку, узнай: кто? И побалакай. Чтоб у этих подлюк отпала охота причинять вред нашему другу. А вот ущерб пусть они возместят в пятикратном размере. — И к Ивану Григорьевичу для сведения: — Лучше доходит, когда бьют по морде, отбирая кошелек.

С мнением мэра Витя Кувалда всецело согласился, от себя добавил:

— У нас только бизнесмены пресекают беспредел.

Было странно это слышать из уст рэкетира. 3а полгода жизни в родном городе Иван Григорьевич усвоил: только те и осуждают, кому лучше известно: воры с негодованием говорят о воровстве, проститутки — о проституции, взяточники — о взятках, народные депутаты — о принятых ими законах. Перестройка научила людей говорить о себе в третьем лице. Неискушенный обыватель, слушая таких умельцев, не устает ими восхищаться: вот и pacкpeпoстились! И тот преуспевает, кто понял очевидное: лучше грешить и каяться, чем сидеть и помалкивать.

— Юрий Алексеевич, — заговорил Иван Григорьевич, выслушав заверение рэкетира о готовности пресекать криминальный беспредел. — Возле вас вращается хлопчик, по комплекции почти такой же, как и вы. У него золотая фикса. Нашего экспедитора видели в его компании.

— Понял, Иван Григорьевич. Разберусь. Если нет других поручений, позвольте удалиться.

Славко Тарасович небрежно махнул рукой, и рэкетир скрылся за высокой массивной дверью.

С молодых лет и особенно в годы работы в комсомоле Славко Тарасович усвоил в числе прочих одно немаловажное понятие: пить не пьянея — это искусство. Когда-то в годы учебы в Высшей школе КГБ этому искусству учили и будущего нелегала лейтенанта Коваля. Врач-консультант Мирон Абрамович